«Великая Тартария и единые законы Мироздания». Сидоров Г.А.

Осмотрев местность, я решил идти к озеру по свежей гари. Свежий пал прошёл по склону холма, не задев крупных деревьев. Слегка обуглившись, они не накренились, не упали, а, с честью выдержав огненный смерч, остались стоять на своём месте. Выгорел только сушняк и частично подлесок, это заметно облегчало движение вниз. И я, обходя редкие валуны, быстро спустился к журчащей по камням мелкой таёжной речушке. Ещё пара километров вниз по ручью, а там и озеро, рядом с ним прячется скит странного старика.

«Как он меня примет?» – думал я, прыгая с камня на камень.
Дорога стала совсем плохой. Гладкие окатыши чередовались с острым скользким щебнем, по которому было трудно ступать, но не прошло и десяти минут, как щебень с галькой кончились, и впереди показалась звериная тропа. Она шла в нужном мне направлении, и я, мысленно поблагодарив бога за хорошую дорогу, быстро пошёл между растущими вдоль ручья кедрами. Но не преодолел я и пятидесяти метров, как со стороны леса на тропу выскочил крупный заяц и, вместо того, чтобы от меня бежать, сделал пару прыжков в моём направлении. Видя странное поведение косого, я невольно остановился. А заяц тем временем, оказавшись рядом со мной, уставившись на меня своими глазами, остервенело заколотил по земле передними лапками. Потом зверёк подпрыгнул, сделав в воздухе оборот на 360, и опять принял угрожающую позу.

— Ну и ну! – открыл я рот от удивления. – Ты что, брат, совсем того? Вздумал меня пугать? С каких это пор человек должен бояться зайца?
Я присел на корточки и внимательно посмотрел на взъерошенного зверька.
— Может ты белены объелся? Или чего доброго, заболел бешенством? – обратился я к зайцу. – Давай, убирайся с дороги! Ты здесь не хозяин.
Но заяц не обратил на мои слова ни малейшего внимания. Он подпрыгнул в воздух и, развернувшись, попытался ударить меня в лицо задними лапами.
— Ты, я вижу, на самом деле не в себе, — поднялся я во весь рост. – Давай проваливай, а то отхлестаю тебя вот этой веткой! – показал я косому на отломанный мною берёзовый прут¬.
На этот раз моё обращение подействовало. Заяц отскочил в сторону и, спрыгнув с тропы, показал своим видом, что дорога открыта. Я медленно прошёл мимо ушастого смельчака и, махнув ему на прощание, направился в сторону озера. Когда я оглянулся, зайца на месте уже не было.

«Куда он пропал? – невольно мои мысли вертелись вокруг произошедшего. – Здесь зайцы чувствуют себя хозяевами леса, смотрят на человека без страха, как на некое странное существо. А что будет, если из-за этих кедров навстречу мне выйдет косолапый?» – и я невольно сбросил с плеча заряженную пулями «Сайгу».
Но на тропе никто не появился. За всю дорогу до впадения ручья в озеро через тропу перепорхнул один рябчик, да пара поползней, перелетая с дерева на дерево, несколько минут суетились впереди меня, оглашая лес своим писком. Наконец, впереди, сквозь деревья, показалась гладь таёжного озера.

«Всё-таки дошёл, — улыбнулся я сам себе. — Точнее дополз».
Было ясно, что тропа вела на другую сторону ручья как раз туда, где находилась загадочная избушка с не менее загадочным дедушкой. Я перешёл ручей и, выйдя на чистое место, увидел крышу покосившегося строения.

«Интересно, как меня примет её полу свихнувшийся хозяин? – мелькнуло в сознании. – Собственно, какой бы приём ни был, он всё равно для меня хорош. Потому что выгнать того, кто плёлся к нему сквозь тайгу и горы почти два месяца, человек вряд ли сможет. Во-первых, не за что, и, во-вторых, он же не зверь, а такой же, как и я, двуногий. К тому же мой визит не просто так. Я званый гость, значит, отношение ко мне должно быть вполне нормальным».
Рассуждая таким образом, я смело направился к видневшейся избушке. Когда я вышел на пригорок, передо мной открылась живописная картина. Домик оказался не один. В метрах двадцати от него стояла, судя по всему, небольшая банька, а за ней маячил не то амбар, не то сарай. Второе строение смотрело на окружающий мир проёмами пустых окон, дверь в него была открыта, а рядом с ней лежала какая-то собака. При моём появлении она поднялась на ноги, и, вместо того, чтобы залаять или побежать в мою сторону, преспокойно усевшись, с невозмутимым видом стала наблюдать за вышедшим из леса бродягой-оборванцем.

«Что за странный мир? – пронеслось в моей голове. – Зайцы агрессивные, на людей бросаются, а собаки наоборот – спокойнее некуда».
Подойдя ближе, я заметил вторую собаку. Она лежала в тени между избой и баней и, подняв лобастую голову, тоже смотрела в мою сторону. С первого взгляда я понял, что передо мной два великолепных экземпляра местных эвенкийских лаек. Серо-голубой масти с белыми масками и такими же чулками, они на фоне ветхой избы, баньки и сарая казались выходцами из ныне забытого человечеством мира. Наконец первая лайка встала и медленно пошла в мою сторону, за ней поднялась и вторая собака. Только тут я увидел, какого роста эти лаечки. Рост кобеля на глаз был около 70 см, его подруга была немного ниже, но тоже далеко не маленькая. Тут я невольно вспомнил собак, которые мне когда-то достались от моего старого кондинского друга. Ни Халзана, ни Дамки давно не было в живых. Обе лайки погибли в огне неизвестно кем устроенного пожара. Страшная и нелепая смерть! От воспоминаний меня бросило в озноб. Здесь передо мной та же самая порода, только собаки не чёрные, как мои, а серые. Что это, неужели совпадение? Наверняка нет. Понятно, что передо мной какая-то закономерность. Хранители орианской традиции упорно продолжают сохранять древнейшую породу домашней собаки – лайку наших далёких предков. Между тем, огромный серый кобель, навострив уши и закинув пушистый хвост на спину, подошёл ко мне вплотную. Он внимательно, без тени агрессии, посмотрел мне в глаза, потом обнюхал мои сапоги, грязные, пропахшие костром засаленные порты, и, неожиданно зарычав, с видом крайнего пренебрежения отправился на своё место.

— Видишь, даже собаку от тебя тошнит! – раздался за моей спиной скрипучий, как ржавые дверные навесы, голос. Повернувшись, я увидел перед собой хозяина хутора. – Рвань ты харальгонская, посмотри на кого похож! Худой, как щепа, — старик, с крупным крючковатым носом и диковатыми выцветшими глазами, стоя за моей спиной, с нагловатым видом знатока меня разглядывал. — Ну ты и урод! Всяких я видел, но таких, как ты, доколе у меня ещё не было! Как только мать Земля тебя носит? От твоей образины за километр смердит! Прёт пропастиной, задохнуться можно. У тебя что, зарок не мыться? – смотрел он на меня как на ядовитого паука.
— Да нет, — пробормотал я. – Каждый день перед сном стараюсь купаться. Правда не всегда получается, дорога есть дорога…
— Он старается купаться! Вы слышали? – прорычал хозяин хутора, обращаясь к своим ощетинившимся псам. – Старается, но почему-то прёт от него, как из могилы! Ну ты и фрукт! Давай-ка назад к ручью и вымойся, как следует. Да рубище своё заодно постирай, да зашей дыру на своей тощей заднице. Или у тебя иголки нет?
— Всё у меня есть, — поёжился я от такого, мягко сказать, не очень радушного приёма.
— Иди на ручей и не вздумай своим дерьмом и вонью осквернять озеро! – напутствовал меня рассвирепевший дедушка. – Хорошо, что ручей течёт из озера. Будь иначе, я бы тебя отправил смывать с себя пропастину на водораздел, вёрст за десять отсюда.

Ничего не сказав, как побитый, я отправился назад к ручью. Сбросив с себя одежду, я хорошо вымылся, и, дрожа от холода, стал стирать свою потрёпанную одежду. Я понимал, что старик обвинил меня в том, чего не было, да и не могло быть. Но спорить с хозяином скита мне не хотелось. Поэтому я после стирки, залатав дыры на своей одежде и поблагодарив погоду за тёплый осенний денёк, напялив на себя мокрую одежду, направился снова к избушке.

«Зачем старик разыграл всю эту комедию? – недоумевал я. – Откуда у него столько неприязни и отчуждения? Он же меня сам позвал, и я, несмотря ни на что, до него добрался. Но вместо радостной встречи — чёрт те что! Настоящее унижение. Интересно, что за этим стоит?»
Когда я опять подошёл к избе старого отшельника, его там уже не было. Я увидел его, гребущим по озеру не то на лодке, не то на большом обласке. На берегу я увидел и его собак. Оба пса медленно разгуливали по прибрежным валунам, изредка подымая лобастые головы и посматривая в сторону хозяина. Подождав несколько секунд, я тоже направился к берегу и, усевшись на поваленную ветром лиственницу, стал наблюдать за происходящим. Вот дедушка перестал грести и, наклонившись, достал из сети крупную рыбину. Двумя руками он аккуратно перебросил её через борт лодки и, не отпуская хребтины сети, стал выпутывать другую.

«Ничего себе, какие рыбы тут водятся, — подумал я про себя. – Скорее всего, это сиг или крупный ленок».
Между тем дедушка добрался до второй рыбищи. Он также, вместе с сетью, перекинул её через борт лодки и занялся выпутыванием.
«Интересная манера, — раздумывал я. – Обычно рыбаки западной Сибири рыбу достают из сети сразу, а тут всё иначе. Наверное, старому так удобнее».
Рыбак тем временем подплыл к другой сети и стал внимательно её разглядывать. Потом веслом он подтянул к себе хребтину и с крупной рыбиной перекинул её через борт лодки. В середине сети дедушка вынул сразу двух рыбин. В конце её — ещё одну.
«Неплохой улов, — отметил я про себя. – Озеро рыбное. Рядом с таким жить можно».

Наконец отшельник закончил проверку сетей и с довольным видом уверенно погрёб к берегу. Ловким движением он выдернул нос своего судёнышка на серый песок и, искоса поглядывая на меня, стал складывать улов в ветхий холщовый мешок. Из любопытства, я подошёл к обласку и увидел, что на его дне лежат огромный сиг и не менее крупный голец.
— Ты, наверное, жрать хочешь? – скривил свои тонкие потрескавшиеся губы Чердынцев. – Так вот, запомни, у нас тут заведено: «как потопаешь, так и полопаешь». Сегодня так и быть, раз ты у меня гость, то хавчик получишь. Но с завтрашнего дня дармоедства не будет. Завтрак, обед и ужин — всё должно быть честно заработано. Понял?
Я молча кивнул и потянулся за мешком.
– У тебя есть свой, – показал дедушка на мою поклажу. – Рыбу я донесу и без тебя. Ишь, заторопился! За работу завтра, а сегодня у нас торжественное.
Что Чердынцев имел в виду под словом «торжественное», спрашивать я не стал. То, что дед явно чудной, мне было ясно. До меня лишь не доходило, зачем это, что он от своего гостя хочет? Закинув мешок за спину и посмотрев на меня сверху вниз, хозяин скита пробурчал:
– Вони вроде нет, но вид у тебя всё равно мерзопакостный. В порядочные хаты таких не пущают. Поселить бы тебя в другом месте, да вот некуда, – и тяжело вздохнув, старик зашагал к своему домику.
Подобрав с земли свой рюкзак, я поплёлся за ним следом.
«Ну и влип же ты, Георгий Алексеевич, – размышлял я. – Он что, хочет обратить меня в рабство? Ведь за кусок хлеба работали только рабы… – внутри меня начал зреть протест. – Что значит, «как потопаешь, так и полопаешь»? Я что, отказался помогать? – эта фраза меня задела за живое. Неужели я не в состоянии себя прокормить сам?

– Вот-вот, молодец! – повернулся ко мне дедушка. – Ход твоих мыслей мне нравится. Почему бы тебе не кормиться самому?
«Ну и дела! – оторопел я от неожиданности. – Дедуля запросто читает мои мысли. Надо быть с ним осторожней».
– Да, да, будь со мною именно таким! Если тебя не научили, как блокировать от таких, как я, свои мыслеиспражнения… Что-то ты совсем погрустнел, – повернулся он ко мне. – Что, не нравится? Скоро ты у меня будешь вот здесь, – показал старый мне свой кулак. – Будешь скулить, пищать, но я тебе спуску не дам.
Взглянув на злорадную физиономию деда, я понял, что передо мной невменяемый, свихнувшийся от одиночества человек, который во всех людях видит только плохое. Хуже всего было то, что дедушка мог запросто оперировать на тонком плане. Передо мной был неадекватный маг, и что у него на уме, одному богу известно.
– Ишь, напыжился! – проворчал хозяин скита. – Не нравится, что я тебя читаю как «пионерскую правду»? Если боишься, что я разберусь, кто ты такой, значит совесть у тебя, бродяга харальгонская, нечиста, — положил он на крыльцо дома свою ношу. – За один вид можно садить тебя лет на двадцать! Где ты приобрёл такую рожу? Посмотри на себя в зеркало! Лица отпетых уголовников по сравнению с твоим мурлом могут показаться просто ангельскими. И ты собираешься жить со мною под одной крышей?

— Да ничего я не собираюсь! – лопнуло моё терпение. – Я пришёл сюда не жить у тебя и есть в три горла, а кое-что понять…
— Ах, понять?! – перебил меня дедушка. – Он, видите ли, хочет что-то от меня узнать. Так? Наверное, хочешь разобраться в сути процесса материализации? Надеешься драгоценности из поля выуживать? Или сразу готовые банкноты? Подобных деятелей я не раз видел. Царство им небесное! – голос деда стал зловещим, а в глазах вспыхнули искры.
— С чего ты взял, что меня интересует материальное? – возмутился я.
– У тебя крысиное выражение морды, и глаза из стороны в сторону бегают, – осклабился дедуля.
Видя, что разговор начинает принимать крутую форму, я остановился и посмотрел на небо.

«Ночью погода должна быть хорошей, – отметил я про себя. – Не лучше ли мне, чем спорить с полоумным дедом и выслушивать его оскорбления, заночевать в своей палатке или у костра?»
– Ты считаешь, что если тебе удалось скрыть от меня ход своих мыслей, то я не догадываюсь, о чём ты сейчас думаешь? – повернул ко мне сатанинское лицо лесовичок, одной рукой открывая входную дверь своих апартаментов. – Давай, заходи, сегодня ты мой гость. Посмотришь, как я живу. Вид у тебя, конечно, паскудный, но я не гордый, как-нибудь перетерплю.
– Понимаешь, – возразил я дедуле, – тут дело не в тебе, а в доме. Я отвык спать под крышей. Боюсь, что всю ночь пролежу с открытыми глазами.
– Ты что, сова? Если не будешь, как она, ухать, тогда всё в норме. Пойдём, поможешь мне уху сварить, сегодня как-никак у нас встреча, надо отметить, а на меня не обижайся. Я давно свихнулся, сам понимаешь, живу один, людей вижу редко, вот разум и помутнел.
Было видно, что дед явно лукавит. Видя, что невменяемый стал приходить в себя, я переступил порог его дома и увидел, что изнутри он чем-то напоминает избушку бабы Яги. Во-первых, домик оказался довольно просторным, и, что меня удивило, ухоженным. Его бревёнчатые стены гладко выскоблены, таким же оказался сложенный из толстых лиственничных досок пол. Вдоль стен избушки красовались широкие скамейки, каждую из них можно было легко превратить в кровать. Но более всего мне понравилась русская печь. Она была сложена не из кирпича, а из крупных кусков песчаника. Камни были скреплены специальным раствором, который совершенно не трескался. Такую печь я увидел впервые в жизни.
– Что, нравится? – показал Чердынцев на свою печь.
Я кивнул.
– То-то! – поднял он указательный палец. – Наверняка, таких печей ты ещё не видел.
– Не видел, – согласился я.
– Она и отапливает, и смраду ядовитого от неё нет. Камни я сам подобрал. Но хватит о печи, бери вот кастрюлю, — показал он мне на полку, — и таз, и иди разделывать рыбу, а я пока схожу за сушняком. Будем есть настоящую томлёную уху с кусками рыбы. Такой ты тоже не ел!
– Да нет, приходилось, — возразил я. – Сначала это случилось на Конде.
– А потом в гостях у поморов, — закончил за меня старик. – Только рыба там была другая. Пойди, посмотри, что у нас в озере здесь ловится.

Дед был вроде бы вполне нормальным и, успокоившись, я направился к лежащему на крыльце мешку. Открыв его, я увидел четырёх огромных сигов и трёх крупных гольцов.
«Действительно, улов так улов! – подумал я. – Только куда нам столько рыбы?»
Достав свой нож, я быстро выпотрошил рыбин, одну из них, по приказу старика, пришлось разрубить на куски и сложить в кастрюлю. Когда я закончил со своим делом, старик растопил печь и, залив рыбин водой со специями, стал дожидаться, когда она прогорит.
– Куда нам целая кастрюля? – поинтересовался я у него.
– Как куда? А мои собаки? Они что, святым духом жить должны? Всё что мы не съедим, отдадим собачкам.
– Про них я и забыл, – сконфузился я.
– И не мудрено, – лицо старика стало опять злым. – На тебя посмотришь, сразу видно, что дурень! Ты зачем обезьянам из преисподней отдал свой топор? Без топора в тайге только идиот может остаться, они же его всё равно выбросят!
От слов деда я открыл рот.

– Что на меня выпучился? Ответь, зачем ты его отдал?
– А как ты узнал, что я это сделал? – спросил я его.
– С моё проживёшь, научишься и не такому, ты на вопрос не ответил.
– Да мне этих австралопитеков стало жаль, – промямлил я.
– Жаль! А о себе ты подумал? Для них твой топор, что для тебя циклотрон! Во истину, дураков не сеют, не пашут, они сами родятся. И потом, они вовсе не австралопитеки, а скорее бореалопитеки. Австралопитеки означают южная обезьяна. Разве у нас здесь юг? На носу зима, а у тебя даже топора нет! На меня рассчитывал, так?
– Получается, что так, – согласился я.
– Так вот, топора у меня лишнего нет. У порога валяется сломанный, его можешь взять, он твой, но им нельзя работать.
Я промолчал. Сказать было нечего, а дедушка, искоса посмотрев на меня, добавил:
– Твоя дорога сюда – сплошные приключения. Ты же «наследил». Неужели тебе это не понятно?

– Изволь, но вины своей я не вижу, – тон старика стал меня опять раздражать. – В Красноярске на меня было совершено нападение. Кто такие, до сих пор не пойму. И за то, что случилось недалеко от Туры, я тоже не в ответе. Какой-то маньяк устроил на меня охоту.
– Не маньяк, а один из адептов тайного общества, и приехал он по твою душу издалека, не из Красноярска, — глаза старика смотрели куда-то вдаль, и говорил он другим голосом. – Тех же, что тебе встретились рядом с Северным Аэропортом в столице Восточной Сибири, ты должен был понять.
– Каким образом? – поинтересовался я.
– Простым. Неужели до тебя не дошло, что оба они из Тибета?
– Откуда?! – удивился я, старик говорил что-то явно нереальное.
– Из Китая, откуда же ещё? Адепты тёмного крыла секты Бон-По.
– Ничего не понимаю! – растерялся я.
– И не поймёшь! Потому что дурак, — дедушка начал снова заводиться. – Был бы умнее, то давно бы меня нашёл, а не гонялся как идиот за инопланетной тварью.
– Инопланетной? – я смотрел на старика и думал: «Либо он сходит с ума, либо я?»
– Ты что, не мог догадаться, что земля-Матушка ничего подобного породить не может? – глаза Чердынцева вдруг стали чернее ночи. – Ты чудом остался жив. Понимаешь, чудом! Инопланетный биомех рассчитал всё верно, потому и ушёл своей дорогой, уверенный, что тебе «крышка». Как ты вывернулся, не знаю. Покровительствуют тебе высшие силы, правду говорят, что дуракам везёт.
От того, что я услышал, мне стало страшно.
«Ничего себе! Этот дедуля умудрился проследить весь мой путь. Интересно, каким образом? Ну и дела! – думал я. – Интересно, что мне предложит? Похоже, я ему не нравлюсь, это хорошо видно из того, как он со мной разговаривает».
– Вот ты сказал, что напавший на меня в Красноярском аэропорту человек из Тибета.
– Это так, – кивнул несколько успокоившийся дедушка.
– Но ты не сказал мне, зачем он это сделал.
– Как зачем? Чтобы тебя убить.
– За что? За какие такие грехи?
От моих слов старик почему-то несколько растерялся, потом взяв себя в руки, отчеканил:
– В Тибете считают таких, как ты, недоумков духовниками и стараются от подобных избавить остальное человечество.
– Выходит, что делают богоугодное дело? – посмотрел я Чердынцеву в глаза.
– Не совсем, — было видно, что дедушка стал нервничать. – Богоугодными такие дела называть нельзя. Но польза от них может быть.
– Какая же? – поинтересовался я.
– Чтобы таких, как ты, придурков было поменьше. Вас не сеют, не пашут, появляетесь на свет сами. Пользы никакой, одни хлопоты. Да ты на меня не обращай внимания, – спохватился Чердынцев. – У таких отшельников, как я, сам понимаешь, с головой не всегда так как надо. Меня часто заносит, думаешь, я этого не осознаю? – было видно, что старый настраивается на более-менее спокойный тон.
Посмотрев на него, я решил не торопиться с выводами. Может не так плохо, как кажется?
Между тем дедушка предложил осмотреть его маленькую библиотеку. Она у него располагалась с другой стороны избы, в небольшой комнатушке за печью. Мельком взглянув на книги, я понял, что у дедули неплохой вкус: на верхней полке стояли томики Тютчева, Некрасова, Лермонтова и Пушкина. Ниже располагались тома классиков-прозаиков. На последней полке виднелись славяно-арийские веды и стопка томиков знаменитой Анастасии. Мельком осмотрев собрания книг старика, я про себя отметил, дедушка изучает литературу инглиингов и писанину Мегре. Что-то в этом есть, вот бы узнать?
– Как моё собрание? – услышал я за своей спиной. – Книг у меня немного, но они, как видишь, есть.
– Мне нравится подбор поэзии, ни одного современного поэта. Сплошная классика, да и с прозой то же самое. Книги как на подбор. Только я не возьму в толк, зачем тебе русско-арийские веды? Это ж самая настоящая галиматья! Или я что-то не так понимаю?
– Они мне нужны не для информации, а для сканирования сознания современного обывателя.
– Как это? – поинтересовался я.
– Ты говоришь, что все эти книги, — Чердынцев показал на ряд чёрных томиков посреди нижней полки, — самая настоящая ложь.
Я кивнул.
– Это понятно таким, как ты, но, к сожалению, есть и другие люди. Их много, очень много, и они повелись! Вот в чём беда! Ты понимаешь, каков уровень сознания наших обывателей, если они верят тому, что в этих книгах написано?
– Обычно люди верят в то, во что им нравится верить, – улыбнулся я.
– Вот он, ответ на вопрос, зачем я прочёл эти книги.
– Они для тебя являются индикатором сознания масс? Я это понял.
– То же самое можно сказать и об Анастасии, – показал старик на другую стопку книг. – Для меня писание Мегре является индикатором для ещё одного уровня сознания, которое намного примитивнее того, которое принимает славяно-арийские веды. Ты читал сборник этих сказок? – посмотрел на меня Чердынцев.
– Несколько книг прочитал.
– Ну и как?
– Да так. Ничего криминального я в них не нашёл.
– Не нашёл!! – прорычал дедуля, и мне показалось, что из его глаз посыпались искры. – Не нашёл, говоришь! Ну тогда ещё раз прочитай!! – с этими словами дедуля метнулся к полке с книгами и, схватив злополучные томики, швырнул их мне в лицо. – Возьми и ещё раз прочти то, что здесь написано. Если не поймёшь, заставлю выучить наизусть.

Оценив взглядом рассвирепевшего хозяина дома, я подобрал с пола разбросанные книги и попытался поставить их на полку. Но моя реакция вызвала у дедули новый приступ ярости.
– Я же тебе сказал, забирай и проваливай! – закричал он истошным голосом. – Вон из моего дома! Иди в лес и разбирайся, что написано в этой макулатуре!
С книгами под мышкой, я вышел на крыльцо избушки и, поразмыслив с минуту, направился к маячившему в ста метрах от избы заброшенному срубу. Крыша на нём не сохранилась, но лиственничные стены внушали доверие, рядом с ними можно было смело ставить палатку. Со мной к заброшенному строению направились обе дедовы собаки. Они проводили меня до стен сруба и, повернувшись, направились назад к дому своего хозяина.
– Спасибо за эскорт! – мысленно проводил я лаек.
Не спеша, установив палатку, я взялся за свой скудный ужин.
«Плакала моя уха! – думал я про чугунок в печуге. – Всё, что дедуля не осилит, наверняка скормит своим псам».
В этом я не сомневался. Усилием воли, заставив себя забыть про уху, я направился изучать сруб.

«Со дня на день должны прийти холода, – рассуждал я. – Ударит мороз и выпадет глубокий снег. Идти назад – самое настоящее безумие. Можно, конечно, продолжить дорогу на восток к Мирному, но до холодов всё равно не успеть, значит, надо готовиться к зимовке. Понятно, что моя экипировка и палатка для такого подвига не годятся. Старик прав, без топора зимовье мне не построить. Остаётся либо вырыть землянку, либо восстановить этот сруб. Другого пути у меня нет. Но чтоб рыть землю, нужна лопата. А чтобы строить, необходим топор. Где его взять? Придётся забрать тот, который он мне отдал».
Вспомнив, где валяются обломки топора, я направился к дедовскому скиту. Не успел я подойти к крыльцу, как на пороге нарисовался хозяин дома.
– Что, без топора никак? – сощурил он свои выцветшие глазки. – Вот, забирай! – показал он на угол дома. – Видишь, обух? Как ты его наладишь, меня не касается, бери, и чтоб духу твоего здесь не было! И не оскверняй своим смрадным дыханием моё подворье, – с этими словами дед хлопнул дверью.
Подойдя к стене, я вытащил из земли лезвие старого топора. Половина обуха у него была отколота.
«Как же тебя привязать к рукояти? – ломал я голову. – Ну и задача? Но делать нечего, надо радоваться и тому, что есть, – успокаивал я себя. – Какой-никакой кусок стального лезвия у меня есть. Как-нибудь прикручу его к деревяшке, наподобие каменного топора, глядишь и послужит».

Забравшись в палатку, я долго не мог уснуть.
– Здорово же я влип, – глядел я на ветхий потолок истерзанной ветрами палатки. – Дедушка, похоже, невменяем, его не просто заносит, он неадекватен, но никто из тех, кто его курирует, об этом пока не знают. Иначе, они бы не послали меня в его объятия. Но с другой стороны, на врага он не похож. Мешать мне здесь жить, он, наверняка, не будет. Надо бы завтра осмотреть сруб, если он ещё дышит, то хорошо бы успеть до холодов построить нечто похожее на крышу, решить вопрос с окнами и дверью. И, конечно, необходима хоть какая-то печь. Скорее всего, за нее надо браться завтра же. Когда стукнет мороз, не добудешь ни камня, ни глины».
С этими мыслями я погрузился в тревожный сон человека, который пока не осознал до конца всего с ним происходящего.

«Отлично! – оглядел я пойманных щук. – Из вашей кожи я сделаю на окна неплохие «стёкла». Надо только будет её хорошенько выскоблить и пропитать рыбьим жиром – старая русская технология. Хорошо, что я её знаю».

Так как времени у меня было в обрез, то, забрав рыбу, я заторопился к себе в палатку. Запас сухого мяса у меня подходил к концу, и надо было всерьёз подумать о пропитании. Я старался забыть о своём соседе, ведь доказывать что-то психически ущербному – бессмысленное занятие. Если он не в себе, что тут сделаешь? Только бы мне не мешал. Приготовив свежей ухи и расслабившись после обильного ужина, я стал обдумывать своё положение.
«Вот, влип, так влип! – подтрунивал я над собой. – Хуже некуда! На носу зима. Ещё неделя, и ударят морозы. Без зимней одежды и лыж до жилухи мне не добраться, – размышлял я. – На ногах резина. Идти в ней по снегу, значит остаться без ног. Тут хочешь не хочешь, а придётся каким-то образом себя одеть, сделать лыжи и только тогда рискнуть добраться до ближайшего посёлка. Где он, этот ближайший посёлок? Конечно, не Тура или Ессей. Скорее всего, Мирный, но и до него сотни километров. К тому же придётся пересекать Долину Смерти. – я достал свою старенькую потрёпанную карту и ещё раз убедился, что дороги на жилуху в настоящий момент у меня нет. – Придётся, как я и задумал, из сарая сделать жилое помещение. Причём такое, которое бы смогло выдержать любые морозы, – вздохнул я, осматривая ветхие стены строения. Успеть бы до морозов сложить нечто похожее на печь. Если земля от стужи превратиться в камень, будет поздно».
С этими мыслями, забравшись в свой спальник, я попытался уснуть. Мне было слышно, как через несколько минут к моей палатке подошла одна из собак свихнувшегося. Она со знанием дела обошла моё потрёпанное жилище, обнюхала мои вещи и улеглась рядом.
«Вот те на! – подумал я. – Собака ко мне относится лучше своего хозяина. С чего бы это? Наверное, я ей чем-то понравился».
С этими мыслями я погрузился в царство Морфея.

С утра, наточив куском дикого камня лезвие своего топора и закрепив его покрепче на импровизированном топорище, я отправился в лес поискать на свой сарай новые балки. Мне хотелось пустить на это дело более-менее крепкий сушняк. Во-первых, он намного легче, а во-вторых, на нём почти нет сучьев. Это упрощает дело. Но, как назло, рядом со скитом старика нормального сушняка я не обнаружил. Дедушка его давным-давно весь использовал. Пришлось идти «за тридевять земель», на соседнюю сопку, и оттуда тащить на себе увесистые брёвнышки. Но как бы то ни было, к вечеру на моём сарае стояли три новенькие балки. Теперь надо было их чем-то закрыть. Вопрос, чем? Понятное дело, тонким лиственничным мелкачом. За ним далеко не надо было бегать, вокруг озера он рос повсюду. Весь следующий день я рубил мелкач и охапками носил его к сараю. Здесь же пилил его на части топором, снимая с них кору, и ровным слоем клал на перекрытия. Постройка потолка заняла у меня ровно три дня. Каждый раз, засыпая в своей палатке, я боялся, что проснусь зимой. Но зима всё не приходила и не приходила. Как будто какая-то сила тормозила то, что неминуемо должно было вот-вот произойти.

«Когда же упадёт снег? – думал я, глядя на серое свинцовое небо. – Скоро середина октября – в этих широтах время прихода холодов».
Но первые снежинки закружились в воздухе тогда, когда мне удалось засыпать потолок толстым слоем торфа. Вместо мешка я использовал свой потрёпанный походный рюкзак. Он отлично подошёл для такого дела, потому что торф приходилось нагребать не лопатой, которой у меня не было, а руками, но с первым снегопадом зима всё равно не пришла. Через день наступила оттепель, и снег, к моей великой радости, растаял.
«Пока тепло, надо успеть натаскать в сарай побольше подходящих камней, – думал я. – И принести песок с глиной. Иначе печь мне не сделать. Без неё весь мой труд с потолком и со стенами пойдёт насмарку».

Подгоняемый страхом прихода холодов, я трудился с раннего утра до позднего вечера. Были бы посветлее ночи, я работал бы и ночами, но, к несчастью, осенние ночи всегда тёмные. Прежде чем начать складывать печь, нужно было ликвидировать в срубе сквозняк. Строение без двери и без окна – фактически та же улица. Температура, что снаружи, то и внутри – разницы никакой нет. Плюс ко всему, постоянный поток воздуха из дверного проёма в оконный и наоборот. Чтобы загнать хоть какое-то тепло в строение, надо было срочно сделать и дверь, и окно. Раму для окна я вырубил топором из круглого ствола молодой лиственницы. Скрепил я её деревянными колками, дырки для которых прожёг старым ржавым гвоздём, обнаруженным мною в хламе рядом с сараем. Вместо стекла я использовал растянутые и высушенные шкуры нескольких щук, благо поймать их было совсем не трудно. К тому же в озере все щуки были до метра и более, как на подбор. К раме сухие полупрозрачные шкуры я прикрепил рыбным клеем, сваренным мною из чешуи и плавательных пузырей. Клеек оказался неплохим. Благодаря ему, оконце получилось пригодным. Законопатил я его обычным мхом. Когда с окном было покончено, я взялся за изготовление двери. Досок у меня, естественно, не было, и мне пришлось использовать для её изготовления лиственничный кругляк. Обтёсывая с двух сторон брёвнышки, я подгонял их друг к другу и связывал деревянными шконтами. На этот раз дырки для них я сверлил найденным мною старинным ржавым сверлом, которое заменило мне старый кованый гвоздь. Когда дверь была набрана, я обвязал её рамой и пустил продольный брусок для прочности. Осталось придумать к ней хоть какие-то навесы. Дело осложнялось тем, что у меня не оказалось ни одного подходящего ремня. Кроме того, в моём арсенале инструментов отсутствовали гвозди. И тут меня осенило:

«А что, если ту часть двери, на которой обычно ставятся навесы, заключить в обычный свободный паз? Она будет приоткрываться и позволит входить и выходить, но не упадёт из проёма».
Сказано – сделано. Я сходил в лес, подыскал для такого дела нужную мне сушину и вырубил с помощью своего уродливого топора нечто наподобие доски. Но доску сделал несколько необычную, с утолщениями на концах, чтобы появилось пространство, на которое дверь может открываться. Когда импровизированная доска была готова, я закрепил её с помощью деревянных гвоздей к косяку и вставил в её проём свою, набранную из кругляка, дверь. Ограничитель получился неплохой. Он позволял войти и выйти из помещения, и в то же время хорошо удерживал дверь на своём месте. Когда я заканчивал с дверью, резко упала температура, и снова пошёл снег.

«Пока земля не превратилась в камень, надо успеть сложить печь, — вертелось в сознании. – Успеть, успеть, но как? Совершенно нет времени, и так зима на неделю задержалась».
Ночью в своём спальнике я по-настоящему замёрз. Чтобы согреться, пришлось развести костёр.
«Не успеваю, – думал я. – На дворе мороз, а у меня до сих пор нет печи, – греясь у огня, я смотрел в темноту, думая о своём положении. – Неужели так у костра и придётся провести зиму? Если с печью не получится, то по-другому никак».

То, что взбесившийся дедушка в свои хоромы меня не пригласит, я не сомневался. Да и жить у него на положении раба мне не хотелось. Но и у костра просидеть всю зиму с её пятидесятиградусными морозами я тоже не хотел. Значит, надо любой ценой сложить печь! И с раннего утра я взялся за работу. Благо, земля за ночь не успела промёрзнуть, и я легко вытаскивал из неё присыпанные снегом подходящие камни. На заготовку их у меня ушёл весь световой день. К вечеру земля совсем остыла, и каждый камень приходилось добывать с боем, но я уже не паниковал. Мне было ясно, что успеваю: ещё пару дней более-менее нормальной температуры, и в моём убежище появится печь. Теперь стал вопрос с раствором.
«Надо принести с озера песок и отыскать где-то глину. У костра с раствором я справлюсь и в морозюку», – рассуждал я.
Не жалея лезвия топора, я нарубил пару мешков серого гранитного песка, а глину накопал в своём срубе. Теперь осталось дело за раствором. На месте своего костра я выкопал деревянной лопаткой яму, наполнил её принесённым песком, потом в котелке стал кипятить воду и заливать ею свой песок и ту глину, которую попытался с ним смешать. Через пару часов моя яма наполнилась сносным раствором.
– Всё, пора начинать! – сказал я себе. – Если погода позволит, то надо поторопиться.

И я быстро стал выкладывать нечто похожее на небольшую русскую печь. Проект подобной печи сложился в моём сознании несколько дней назад. Русский камин решал вопрос ещё и с освещением, что было для меня тоже важно. Когда зимние дни станут совсем короткими, то в доме будет не только тепло, но и светло. Во всяком случае, читать рядом с печью будет можно. К вечеру саму печь я почти сложил, осталось вывести трубу. И тут я понял, что без задвижки тепло из дому через трубу будет уходить.
«Из чего же её смастерить? – ломал я голову. – Вот бы найти каменную плоскую плиту? Из неё бы задвижка вышла».

Назавтра я отправился искать россыпь щебня. Километров в пяти ниже по ручью я её обнаружил. Среди камней откопал и нечто похожее на плоскую каменную пластину. Тяжёлым валуном я отколол от неё лишнее и с гордым видом направился назад к своему зимовью. Теперь осталось эту плиту каким-то образом приспособить в трубе вместо задвижки. Для этого пришлось снова дробить камень, вставлять в трубу куски гранита так, чтобы они не мешали моей задвижке – и всё это на лютом холоде и голыми руками. На улице стояло не менее 10-12 градусов ниже нуля, но увлечённый работой, я не ощущал холода. Срочная торопливая работа по приведению сарая в нормальное состояние отняла у меня всё время, а скудные запасы рыбы, которыми я располагал в начале своего грандиозного проекта, давно кончились.
«Скорее бы закончить трубу, – торопил я себя. – Главное — это тепло. С голода я не умру, а от холода – запросто».

Но вот, наконец, моя труба подошла к потолку. Теперь надо было вывести её в приготовленное отверстие, и вокруг все щели заполнить сырой глиной, и засыпать толстым слоем песка. Но, из-за сильного мороза, который неожиданно ударил ночью, эту работу я кое-как закончил к вечеру следующего дня. Зато, какова была моя радость, когда я растопил свою печь, и через час мой балаган-сарай наполнился животворным теплом. Пусть, в моём дворце нет пола, пусть, вместо него голая земля, – рассуждал я. – Это уже не страшно. Главное – я в тепле, а земляной пол я выровняю, и, кто знает, если мне повезёт на охоте, я закрою его какими-нибудь шкурами. Теперь нужно сделать какой-нибудь стол и кровать! Сидеть можно и на чурбане. Благо у меня в руках неплохая ножовка, с её помощью можно всё. Мебель я делал уже при свете своей печи. У окна я вбил в землю четыре лиственничных кола, привязал к вырезанным в них пазам два поперечника и из кругляка собрал нормальный стол. С кроватью получилось ещё проще. Назавтра я принёс из леса два бревна и на них положил крепкие стволы ели. Кровать получилась куда с добром. На неё я постелил свою палатку и положил спальник.
«Теперь можно справлять новоселье! – радовался я. – Пусть трещат морозы, в моём убежище я не замёрзну. Сейчас пора подумать о пище и одежде».

Только тут я вспомнил, что последние трое суток толком ничего не ел, а пил только горячий брусничный чай без сахара, потому что он у меня давно закончился. Вечером, улёгшись в натопленной избушке на койку, я стал обдумывать дальнейшие свои действия. Я понимал, что после спада нервного напряжения, который непременно скоро произойдёт, я буду походить на сонную муху. Нужно завтра пойти на рыбалку и постараться наблеснить побольше рыбы. Без запаса рыбы на охоту идти глупо, но, чтобы выйти на лёд озера, нужна тёплая одежда и обувь. Мои резиновые сапоги для такого дела не годятся – я сразу же останусь без ног. Не помогут и камусные носки, потому что в резине ноги всегда сырые.

«Что же делать? А что если выскоблить сухую оленью шкуру и из неё сшить себе нечто наподобие носков, которые можно будет одевать в камусные тапки? Сымские эвенки подобную обувь называют «лугду». Я достал из вещевого мешка капроновые нитки, иглу и стал раскраивать сухую оленью шкуру. Потом каждый кусок я тщательно выскоблил и отмял, осталось только сшить. Но прежде, чем сесть за такое дело, я своим американским ножом срезал с заготовок весь лишний волос – они стали тоньше и заметно изящнее.
«– Всё, теперь можно садиться за шитьё», – сказал я себе. – Носки получатся не толстые, следовательно, в тапки они войдут.
Так и получилось. Мои импровизированные оленьи носки запросто вошли в камусные тапки, которые я сшил себе ещё по дороге к озеру.
«Хорошо бы к камусным носкам, чтобы в них не засыпался снег, присобачить какие-нибудь голяшки, – подумал я. – Из чего же их можно смастерить? Из вторых штанов нельзя, они уже сейчас мне нужны. Из куртки тоже. Может из старой рубашки?»

Я разрезал одну из своих сменных рубах, и вскоре у меня появились на меховых мокасинах вполне надёжные голяшки. Когда в своей новой обувке, с топором в одной руке и удочкой в другой, я появился на озере, ко мне напрямик от места своей рыбалки направился дед Чердынцев. Подойдя метров на пять, он сделал гримасу презрения, покачал головой и сказал:
– Посмотри на себя! Где ты раздобыл такие чувяки? Над твоими опорками рыбы мрут со смеху. Иди отсюда, не позорь озёро. Ишь, вырядился! Тебе в цирке работать, а не рыбу удить! Видел я всяких уродов, но такого, как ты, вижу впервые! В мире недоделков ты на первом месте! Тошнотворнее тебя никого нет на свете! Что молчишь, или я не то говорю?
Я отвернулся от невменяемого и молча стал прорубать себе лунку.
– Ты что, язык в задницу запихал? – обошёл меня со спины дедушка. – Или сказать нечего? Кстати, ты прочитал книжки Мегре-Пузанчика? Вот бы он сейчас полюбовался на своего почитателя. Там у него Анастасия в калошах по тайге носится – ни во что другое он её не одел. Здесь ты показываешь мне шик, модерн. У тебя и калош-то нет, какие-то поршни, да ещё и с кишкой. Жаль, что твой любимый Пузанчик тебя не видит, ты бы его сразил. Ха! Ха! Ха! – старик залился задорным молодецким смехом. – Ладно, урод, разрешаю. Рыбам нужно тоже развлечься. Сиди, клоун, я пошёл, – донеслось со стороны.
И Чердынцев отправился к стоящим на льду озера ручным нартам.

«На идиотов не обижаются», — сказал я про себя.
– Ты полегче с идиотом, — через секунду раздался крик дедушки. – Если ещё раз меня оскорбишь, я тебя импотентом сделаю и оправлю опять к поморам. Там у них девахи, сам знаешь, какие! Вот казнь у тебя будет! Ха! Ха! Ха! – донеслось с озера.
Было видно, что у дедули сегодня хорошее настроение. Он не обиделся, но я опять влип – забыл защититься от сканирования сознания.
«Когда, наконец, я перестану быть наивным, – ругал я себя. – Всё, забываю и забываю, с кем имею дело.
– Вот видишь, кто из нас двоих дурак? – опять раздался голос невменяемого. – Сам признаёшь себя уродом! Поделом тебе! А вообще спасибо, ты меня сегодня неплохо развлёк!

Не обращая внимания на выкрики старого, я продолбил себе лунку и приступил к блеснению. Через пять минут у меня на блесну сел неплохой ленок, потом попался второй, третий, четвёртый. Через два часа сидения на льду я наловил приличное количество рыбы. Взглянув на улов, я понял, что пора с рыбалкой кончать. Рыбы попалось более чем достаточно. Минимум на неделю, а то и более. К тому же, несмотря на азарт, я изрядно промёрз. Кинув рыбин в рюкзак, я направился в свою «берлогу». За время вынужденной голодовки, очевидно от нервного перевозбуждения, я почти не чувствовал голода. Лишь иногда кружилась голова, и ощущалась физическая слабость, но это было в начале моего строительного спурта, потом всё прошло. И сейчас, неторопливо шагая вдоль берега озера к своему дому, о будущем пиршестве я не думал.

Меня занимал другой вопрос: как добыть несколько оленей или лосей для зимней одежды, спальника и лыж-подволок? Если с этой задачей я не справлюсь, жить мне здесь с психически невменяемым до самой весны. Вдруг мои размышления издалека прервал голос Чердынцева. Оглянувшись, я увидел старика, который снова появился на льду озера со своей неизменной нартой.
– Ты слышишь меня, придурок? – донеслось до моих ушей. – Не вздумай нажраться до отвала, подохнешь, хоронить тебя будет некому. Земля как камень! Так и проваляешься до весны в своей лачуге!
– Спасибо за совет! – снял я с головы шапку. – Учту!
«Смотри-ка ты, – пронеслось в сознании. – Боится, что по неопытности я протяну ноги. Значит, не хочет моей смерти дедушка! Это отрадно. Получается, что сосед у меня не так плох, как кажется. То, что с головой временами у него не всё ладно, что ж придётся смириться».

Улыбнувшись доброму знамению, я зашёл в свои хоромы и растопил печь. Когда стало немного теплее, я взялся за приготовление трапезы. Из одного крупного ленка я решил сварить уху, а остальных вывесил на мороз, чтобы хорошенько промёрзли.
«Что-что, а ленок хорош строганиной, к тому же соль у меня ещё есть, – посмотрел я на свою подвешенную к потолку импровизированную полку. –Сохранился еще и пакет красного перца».
Понимая, что с пищей после долгой вынужденной голодовки надо быть осторожней, я стал пить сварившуюся уху маленькими глотками из кружки. И только тогда, когда до меня дошло, что с моим пищеварением всё нормально, я смело взялся за рыбу. Понятно, что после еды меня потянуло в сон. И подкинув дров в печь, я растянулся на своей лежанке во весь рост.
«Надо решить вопрос с баней, а потом можно и на охоту», – подумал я засыпая.

Проснулся я, как всегда, от холода. Взглянув на часы, я понял, что проспал около восьми часов. Естественно, за это время печь прогорела, и избушка успела изрядно остыть. Разведя огонь в своём камине, я стал обдумывать, как решить вопрос с баней.
«Русский человек без бани жить не может, это чукчи и эскимосы легко без неё обходятся, – рассуждал я. – Но как её соорудить? Вопрос был не из лёгких, но его надо было решить, как можно скорее. Иначе от пота и грязи я превращусь из потомка ориан в пещерного троглодита, и бесполезно будет идти на охоту: мой запах звери будут чуять за километр».

Но сколько я не ломал себе голову, ничего путного в неё не приходило. Но вдруг я вспомнил о своих далеких друзьях юкагирах.
– Мне нужна ураса! – чуть не закричал я от радости. – Конечно же, ураса! Старинное юкагирское жилище. Делалась ураса просто: по сути, это тот же чум, только покрывался он не берестой и не оленьими шкурами, а корой лиственницы. Внутри урасы разжигался костёр, когда он прогорал, и оставались одни угли, то такая «баня» вполне годилась для мытья, – радовался я, что вспомнил о почти забытой культуре палеоазиатов.

Наутро, несмотря на крепкий мороз, я отправился в лес за жердями. Живых лиственниц я не трогал, старался обойтись сушняком. Поэтому на постройку остова урасы у меня ушёл целый день. Когда я ставил последние шесты, ко мне нежданно-негаданно подошёл невменяемый.
– Что, отхожее место себе строишь? – поинтересовался он. – Не хочется задницу морозить? Понимаю… Только до меня не доходит, зачем такая площадь? Собрался гадить в одном углу, потом в другом, в третьем и так по кругу? Так? Если тебе в голову пришла такая идея, то запомни: после первой попытки, я тебе такой запор организую, до весны не отпустит. С голода будешь пухнуть, чтобы не попасть в это заведение.
– Да не туалет это у меня! Задумал себе баньку соорудить, – перебил я старика. – Так что с запором повремени.
– А ты не врёшь? – посмотрел мне в глаза дедушка.
И мне показалось, что где-то в глубине его зрачков я увидел скрытую смешинку.
– Да разве тебя можно обмануть? – отозвался я. – Ты же запросто читаешь мои мысли.
– Читал, но сейчас ты включил защиту. Поэтому я и думаю, что твои россказни про баню – враньё.
– Нет, не враньё. Завтра пойду искать старые сухие лиственницы, с них буду снимать кору и обкладывать этот шатёр, – показал я дедушке на своё сооружение.
– Твою задумку я понял: урасу ставишь. Хоть и придурок, но сообразил, похвально. Что ж делай, мешать не буду, и помни про запор. Такие дела я делаю в лёгкую. Могу заодно и геморрой тебе организовать, чтобы веселее было.
— Не надо, не надо! – успокоил я Чердынцева. – Это на самом деле баня.
— Ладно, я тебе поверил. Прощай! – и старик в сопровождении своих псов отправился восвояси.

На следующий день я обложил остов урасы пластами лиственничной коры, а вечером растопил в своём балагане костёр. Когда костёр прогорел, я наполнил снегом кастрюлю и поставил её на угли. Через несколько минут снег превратился в кипяток, в который я ещё накидал снега. Вскоре у меня получилась полная кастрюля горячей воды. Закрыв вход в урасу широким куском лиственничной коры, я быстро сбросил с себя одежду и стал намыливать голову собранной загодя берёзовой золой. Чтобы хорошо помыться, воды, конечно, было маловато. Поэтому пришлось несколько раз набивать кастрюлю снегом и ждать, когда вода в ней подогреется. Но в целом баня удалась, и я чувствовал себя чистым и вполне счастливым.
«Таз бы себе соорудить из бересты, – думал я, отдыхая после ужина. – Только его не хватает для полного счастья, а ещё лучше, слепить таз из глины. Тогда в нём можно будет не только мыться, но и греть воду. Но чтобы слепить что-то похожее на таз, потребуется хорошая шамотная глина, иначе изделие при сушке растрескается.
«Но вместо шамота можно применить песок, – вспомнил я. – Его можно надолбить у озера, а глины полно под ногами в моём жилище. Но это потом, на досуге, – отбросил я мысль о глиняном тазике. – Сейчас, пока мало снега и не так сильны морозы, надо пойти на охоту. Если мне не удастся добыть нескольких оленей или лосей, останусь я и без одежды, и без настоящих таёжных лыж. Фактически, может произойти катастрофа: на одной рыбе я вряд ли протяну долго. Это в начале зимы она хорошо ловится, когда ударят сильные морозы, рыба тоже уснёт. Да и лёд будет таким, что до воды не добраться. Меня может спасти только удачная охота. Пока позволяет снег, надо всё успеть».
Вздохнув, я стал считать оставшиеся патроны. Их оказалось немало: целых двенадцать пулевых и пять заряженных картечью. Последние я отыскал в одном из карманов своего рюкзака. Очевидно, они там остались из кажущегося теперь далёким прошлого. Раскидав лишние патроны по карманам, я зарядил магазин своей «Сайги» и стал дожидаться рассвета.

«Куда идти? – думал я. – В незнакомые места за озеро или вернуться туда, откуда пришёл? Там за грядою холмов всё знакомо: в редком лиственничнике пасутся стада диких оленей, а вдоль ручьёв по ельникам можно натолкнуться и на лосей. Неплохо было бы взять с собой дедовских собак, – подумал я. – Но разве свихнувшийся со мной их отпустит? Конечно, нет! Наверняка, понимая, что я собрался на охоту, собак своих он привязал».

Догадка моя оказалась верна. Когда рано утром я отправился к ручью, то увидел, что лайки деда сидят на привязи.
«Получается, что дедуля за мною внимательно следит, – усмехнулся я про себя. – Всё-то он предусмотрел. Даже вариант моего ухода в тайгу. А вдруг, пока я буду рыскать в поисках добычи, он спалит за компанию с банькой и моё импровизированное зимовье? – невольно пришло мне в голову. – С психикой у него нелады, от таких можно ждать чего угодно».

От пришедшей в голову мысли я даже остановился. Но, поразмыслив, пришёл к выводу, что вряд ли дед на это пойдёт. Хоть он и не в себе, но не до такой же степени, чтобы из неприязни ко мне сжечь свой же собственный сарай, к тому же утеплённый, с крышей и печью. Успокоившись и взяв себя в руки, я быстрыми шагами направился в сторону цепи холмов, которые, в силу обстоятельств, были мне знакомы. Туда, где, по моим расчётам, могут пастись стада оленей. К полудню я поднялся на водораздел и, остановившись, стал внимательно осматривать местность. Оленьих набродов было уйма, но их самих, сколько я не вглядывался в заснеженные склоны, так и не увидел. Поразмыслив, я решил сделать по лиственничному мелколесью огромный круг, быть может, это мне поможет натолкнуться на свежие следы оленьих жировок. Выбрав направление, я двинулся вниз по склону. Часа через три я замкнул свой круг, и разочарованно осмотрелся. Мои усилия оказались напрасными. Свежих оленьих следов ни внутри круга, ни за ним не оказалось. Мне стало ясно, что олени по неизвестной причине покинули склоны холмов и переместились в неизвестном направлении. Но кто их спугнул? Волчьих следов в лесу я не заметил, но факт остаётся фактом. По неизвестной причине оленье стадо, примерно в 300-400 голов, оставило свои пастбища и ушло, судя по следам, куда-то на север. Так как догонять стадо времени у меня уже не было, а зимний короткий день подошёл к концу, я занялся приготовлением бивака. Через час лагерь был готов, и, растопив костёр, я занялся приготовлением ужина. Кроме мёрзлой рыбы у меня ничего больше не было, но это меня не смущало. Я пытался понять странное поведение оленей.

«Кто их спугнул? Они ещё недавно были здесь, буквально пару дней назад, а теперь их след простыл. Ну и дела! – размышлял я над случившимся. – Что же делать? Если стадо ходом двинется дальше, то за ними не убежать. Хорошо, что ещё мало снега, но, если начнутся снегопады, тогда погоне конец. Хорошо бы самому уцелеть».
И в этот момент ни с того ни с сего передо мной возникло ухмыляющееся лицо таёжного психа.
— Ну что? – скривились в ехидной улыбке губы дедушки. – Как твоё ничего? Наверное, зуб на зуб не попадает. А я молодец, температуру чуть понижу, градусов, эдак, на десять-двенадцать. Надо же тебя как-то развлечь, а то ты, я вижу, скоро со скуки помрёшь.
И тут до меня дошло, кто виноват в моей неудачной охоте.
«Конечно же, «псих-одиночка»! Это его работа по перегону оленей на другое пастбище. Как до меня это сразу не дошло. Ну и ну! Что же теперь делать? Если отшельник способен мысленно гонять по горам стада копытных, то мне «крышка», я точно помру. Без тёплой одежды и пищи в тайге не выжить. Как это он рыбу от моей проруби не распугал? – невольно пришло мне в голову».
От подобной мысли всё у меня внутри похолодело, и, взглянув в омерзительно ухмыляющееся лицо психопата, я, еле сдерживая своё раздражение, спросил:
– Это твоя работа с оленями?
– А ты догадлив, придурок, – осклабилась физиономия психа. — И научился работать с образами, но ты всё равно с приветом. И большим, если не знаешь, что делать дальше.
– Что же ты с рыбами в озере так не поступил?
– Не захотел и всё тут. Решил тебя немного подкормить. Чтобы ты дольше мучился, – и вызывающее тошноту лицо старика расплылось в довольной улыбке.

Через пару секунд оно растаяло. Я понял, что телепатическая связь прервалась, и теперь пришло время извлечь из нашего короткого диалога максимум полезного. Дедушка всё время обращается ко мне словом «придурок».
«Интересно, по какой причине? – задумался я. – Неужели на самом деле я выгляжу полным идиотом? Наверняка, всё далеко не так. Тогда зачем старику меня оскорблять? А может это вовсе не оскорбление, а подсказка? – пришло мне в голову. – Что-то за словом «придурок», наверняка, стоит. Интересно, что? А не намекает ли Чердынцев, что я вполне могу влиять на происходящее, но намеренно не делаю этого? Влиять на ментально-волевом плане, блокируя его трафики намерения. Похоже, так оно и есть. Значит, дедушка что-то соображает, и не настолько он ко мне плохо расположен, как кажется, – подобный вывод заставил меня снова задуматься. – Понятно, что надо попытаться блокировать ментальные выпады старика, но как определить их направление и время? – почесал я затылок. – Придётся предельно мобилизовать свою интуицию, другого пути нет. Короче, если я хочу выжить, то должен, кровь из носу, преодолеть негативное поле дедушки, иначе дело дрянь. Вот так барьер! Что ж, надо пробовать, другого не дано. Дедуля хоть и псих, но надо признать, припёр меня к стенке. Да, он что-то сказал еще и насчёт температуры. Неужели человеку под силу ею управлять? Такого я пока не слышал. Воистину, этот Чердынцев не просто маньяк, но маньяк с размахом! Неужели и вправду мороз хряпнет под тридцать? Если такое произойдёт, то мне в моей осенней одежде придётся несладко, – подбросил я в костёр очередное полено. – Скорее, дед блефует, пытается меня напугать, хочет внушить мне страх перед его величеством. Зря стараешься, вызвал я в своём сознании образ Чердынцева. – Перепугать меня тебе не удастся, и оленей я завтра найду, никуда они не денутся.

– Не денутся, говоришь! – зазвучал в моей голове скрипучий голос психа, и на секунду перед глазами мелькнуло его лицо. – Посмотрим!!
Через секунду образ Чердынцева исчез, и я понял, что войну с невменяемым надо начинать этим же вечером, иначе может быть поздно. Сначала надо понять, каким образом старик воздействовал на стадо. Не мог же он каждому оленю вбить в голову, что пастись на этих склонах опасно. Скорее всего, мыслеформа дедушки воздействовала на психику вожака.

«Постой, постой! – остановил я себя. – Вот оказывается, где собака зарыта: не вожак управляет стадом северных оленей, не бык, а старая опытная самка. Непростую задачу придумал мне свихнувшийся волхв. Каким бы я стал идиотом, если бы попытался воздействовать на ментальное поле несуществующего быка-табунщика. Наверняка, дедушка уверен, что я так и сделаю. Не на того нарвался! – улыбнулся я сам себе. – Хоть я и вырос в городе, но знаний о природе у меня хватает».

Усевшись поудобнее у костра, я вошёл в состояние полного расслабления и вызвал в своём сознании образ старой опытной оленихи, которая управляет стадом.
– Ты спокойна, – прошептал я, входя в волну спокойствия и благополучия. – Опасности нет, она осталась позади. В этих местах можно пастись сколько угодно. Корма кругом предостаточно. Кроме того, здесь на снегу и мягкой постилке можно и отдохнуть. Кругом благодать и покой.
Кроме слов, я вызвал в своём сознании яркие образы и ощущения полной безопасности. Когда ментальная работа была проделана, я снова вернулся к действительности. Уставившись на языки пламени, я думал о Чердынцеве.
«Что толку от моих усилий, если псих на порядок сильнее меня и опытнее? Если он поймёт, что я разгадал его ход, мне несдобровать. От моего поля благополучия и безопасности вокруг самки вожака не останется и следа, и опять оленье стадо без оглядки помчится, бог знает куда. Что же делать? – думал я, стиснув зубы. – Что, если попробовать сжечь мыслеформы дедули? – пришла мне новая идея. – Только при этом не надо касаться образа психопата, иначе он сразу всё поймёт и тут же выйдет на телепатическую связь. Хорошо, если не придумает что-нибудь новенькое, мне неизвестное. А то, может произойти и такое.

Значит, надо попытаться ментально сжечь мыслеформу дедули на подходе к оленьему стаду. Сразу, в момент его атаки на психику старой самки, но как это сделать? Легко придумать, но не просто осуществить. – И тут, мне опять пришла в голову смелая идея. – А что, если окружить оленье стадо защитным ментальным пламенем? То, что оно будет действовать, свихнувшийся вряд ли догадается. Это ведь не защита, значит, отката не будет, просто его мыслеформы потеряют силу. Такое магами не сразу фиксируется, хотя, кто его знает? Наверняка, Чердынцев ощутит неладное, но будет уже поздно, надо старика опередить. Значит, несмотря на утреннюю стужу, необходимо затемно уйти по оленьим следам, чтобы, когда рассветёт, оказаться рядом с оленями».

Ещё раз расслабившись и максимально сосредоточившись на постановке ментального огненного барьера вокруг стада рогачей, я решил и себе дать небольшой отдых. Отодвинув костёр в сторону от прогретого места, я улёгся на тёплую землю и, подкинув дров в огонь, вскоре заснул.

Проснулся я, как наметил, через четыре часа. От неимоверного холода меня трясло, как на ветру осиновый лист. Вскочив на ноги, я кинул на угли кострища последние дрова и стал собираться в дорогу. Согреться мне так и не удалось, но это меня не огорчило. Понимая, что дорога разгонит нагретую сердцем кровь по всему телу, я не стал задерживаться. Надо было спешить. Отыскав, благодаря свету нарождающейся луны, следы ушедших оленей, я лёгким бегом направился по ним в неизвестность.