БАЗОВЫЙ КОНФЛИКТ
Германия продолжает настаивать на зелёном энергетическом переходе, в полной уверенности, что всё обойдётся — цены на газ упадут, а зелёной энергетике нет альтернативы. В политической сфере этой экономической установке соответствует комсомольская решимость бороться за права человека в глобальном масштабе (о чём Германию никто не просил). Климатическая/экологическая утопия органически сочетается с социальной — об обществе, где права не будут стоить обязанностей и усилий, а дармовая энергия солнца будет питать вечные механизмы.
Любопытно, что за фразеологией защиты планеты от человека с одновременной защитой прав человека (от кого интересно — тоже от человека?) как-то обходят молчанием два вопроса: что должно происходить с численностью (а значит — и составом населения, возрастным и этническим), а также с идолом экономической религии — экономическим ростом, который оправдывает господство финансового капитала над любыми другими его видами. Заодно нам вскоре расскажут, что планету убивают именно и исключительно авторитарные режимы, что режим социума, занятого производством как основным делом, и не может быть иным, что именно производство рождает тоталитаризм, а либеральны и демократичны только финансовые социумы, а вот чтобы они были возможны (где основной процесс — перераспределение), нужен рог изобилия, в основе которого — как раз солнечный свет и движение воздуха. Невольно вспоминается Джонатан Свифт и его летающий остров Лапута.
Собственно загрязняет природу производство (основной грех в экологической религии) — оно и должно ответить перед финансовой сверх-властью (она сверх-экологична, поскольку виртуальна). Климатическая религия — средство восстановления контроля денег над реальным сектором в условиях, когда ставки стали отрицательными, в частности потому, что любая положительная ставка делает неподъёмным обслуживание накопившегося долга (и американского, и мирового). Вертолётная инфляция тоже власти деньгам не прибавляет. И вот когда деньги должны пойти в реальный сектор и подчиниться ему — поскольку им просто некуда больше идти, финансовый мир пытается накинуть на производство, транспорт, торговлю новую удавку — климатическую политику зелёного перехода. Финансовый сектор всегда господствовал над промышленным через периодическое разрушение последнего, через материальную разруху. Это достигалось за счёт войн или других методов разрушения экономики — либеральных реформ, например. Теперь же предлагается сделать за счёт тотальной замены работающего оборудования — автомобилей, генерирующих мощностей. Всё новое будет еще и много дороже старого. Так за счёт скачка стоимости активов можно погасить долг (в чисто финансовой логике).
Между тем курс России, Китая, Индии, других подымающихся хозяйств — инвестиции в реальный сектор. Который требует нового уровня энергетики — энергии дешёвой, доступной и в большом количестве. Конфликт очевиден — и вряд ли он разрешится через следование каким-либо правилам, то есть игровым способом. Проигравшая сторона окажется перед непреодолимым соблазном (как перед единственным выходом из ситуации) — перевернуть доску и разбросать фигуры. И почему-то кажется, что проигравшей стороной отнюдь не будет та часть человечества, которая в описанном составе стран в явном большинстве и на подъёме.
В конечном счёте, исторической формой существования реального капитала являются города. Именно горожанин является усреднённым капиталистом, кем бы он ни был. Его экономическая цель — деньги. И именно город является их обеспечением. Город и есть узел интенсификации, ускорения и системной связи всех процессов человеческой деятельности. Город есть в то же время и механизм контроля численности населения — чем дороже жизнь, тем меньше плодится горожанин. Это отрицательное демографическое воздействие города даже чрезмерно.
Всю историю СССР можно адекватно представить как массовое переселение народа в города — с одновременным массовым подъёмом культуры и образования этого населения, «социальными лифтами» (возможными только в городе), неизбежными сопутствующими социальными конфликтами (хорошо показанными в «Собачьем сердце» Булгакова), борьбой коммунистической/деревенской идеологии с буржуазной=городской при непреодолимом стремлении к последней, неизбежным обуржуазиванием/огорожаниванием крестьян (при сохранении ряда крестьянских рудиментов и атавизмов в образе жизни — городов и садов, например), неизбежным угасанием крестьянского энтузиазма по общинному устройству городской жизни, плачем по погибающей деревне, которая больше не нужна (где человек может за счёт тяжкого труда и отказа от комфорта существовать за счёт своей мускульной силы). Китай всё ещё имеет огромный «запас» внутреннего сельского населения, его урбанизация не завершена, поэтому там пока сохраняется режим политической монополии. Со временем Китай вернётся к режиму нормальной империи, к суверенитету государства, как это сделали мы.
Город нуждается в энергетической инфраструктуре (деревне она не нужна). Этим наша ситуация отличается от неолита, господства деревни. И дело не только в количестве энергии, но и в её концентрации — сообразно основной логике «работы» города, город — это концентратор всего. И — городу нужна надёжная энергетика. Зелёная энергетика не умеет концентрировать энергию. И не умеет её гарантировать. Сделать энергонезависимым каждый дом (с чем носится Германия) — идея сама по себе глубоко деревенская. И при том нереализуемая — зависимость всё равно сохранится на технологическом уровне (сложные системы тепловых насосов, солнечных батарей, ИИ сопряжения с энергосетями). Мы можем проектировать рост численности населения в той мере, в которой сможем проектировать новые города и осуществим модернизацию существующих. Например Москва демонстрирует устойчивый показатель снижения потребления энергии при значительном росте экономики и населения. При этом главная проблема города как такового — лишние люди, те, на кого не хватает ячеек для жизни и мест в деятельности по городским стандартам. Их занятость и обеспечение городским образом жизни — основная задача социального проектирования.
Зелёная утопия, зовущая к демонтажу энергетической инфраструктуры, зовёт на деле к демонтажу городов и резкому сокращению численности населения. Никакого решения современной проблемы цивилизации — эффективного устройства города и сопряжения его с территориальной протяженностью континентов — эта утопия не предлагает. В конечном счёте, это та же мальтузианская концепция, требующая искусственного сокращения численности населения. Именно эту численность предполагается в конечном счёте квотировать, а никакие не выбросы, просто пока не знают как подойти к этой щекотливой теме перед лицом китайского и индийского миллиардов. Заметим — эта постановка вопроса почти явно звучала в теории «золотого миллиарда» — главной демографической квоты, за пределами которой любую другую численность можно свободно «регулировать».
Зелёная утопия революционна как всякая утопия — в отличие от проектов и программ, представляющих собой просчитанные организационные последовательности действий по реализации планов и достижению целей, утопия предполагает примитивное (разрушительное) шоковое воздействие на социум, который отвечает непредсказуемыми и противоречивыми реакциями, насилием, то есть собственно революцией. Заметим, что мы вовсе не обязаны следовать этим скрытым квотам численности населения, которые нам пытаются установить через запрет системно проектировать своё хозяйство и делать его народным (все прибыли должны быть приватизированы в рамках этой антидемографии), нас и так достаточно погибло и не родилось в войнах и революциях 20-го века, мы имеем право на свои полмиллиарда.
